– Тихо!
– …но жесткий. И теперь пришло время проявить справедливую твердость. Я узнал, что в нашей доблестной армии нашлось несколько трусов, решившихся на дезертирство. Я хочу, чтобы вы знали: это серьезное преступление, и наказание за него – смертная казнь…
– Еще бы! Как иначе удержишь от развала эту гнилую армию?
– …и я знаю, что никто из вас не хочет, чтобы эта кара постигла глупых молодых людей. Поэтому довожу до вашего сведения, что я решил продлить все выданные вчера увольнительные на двадцать четыре часа. Они действительны до двенадцати ночи. Ни один солдат, вернувшийся на базу до полуночи, не будет наказан. Я настоятельно советую жителям города объяснить это неразумным юнцам, которых вы прячете. Скажите им, пусть возвращаются.
С его лица исчезла фальшивая улыбка. Он приблизился к камере и прорычал:
– Скажите им, что после полуночи я уже не буду добрым, терпеливым и вежливым. Я введу чрезвычайное положение. Перекрою все дороги из города и обыщу квартал за кварталом, здание за зданием. Каждый дезертир, которого я поймаю, получит возможность выпить кружку пива и написать одно письмо домой. После этого он будет расстрелян!
Вы все поняли? Это первое и последнее предупреждение. У вас есть время до полуночи. Больше я с вами цацкаться не стану, дезертиры! Считайте себя покойниками, если…
Я выключил телевизор.
– Как страшно! – буркнул Мортон. У него был очень испуганный вид впечатлительного человека. – Включи телик, досмотрим девочек.
Я включил. Но парад уже кончился, и показывали длинноволосого человека, который с энтузиазмом читал лекцию об индивидуальном мютюэлизме.
– Знаешь, Мортон, а ведь он имел в виду и нас.
– Не надо! Молчи! Я знаю – очередная серия космической оперы. Мне надо выпить.
– Не надо. Тебе надо посидеть спокойно, собраться с мыслями и помочь мне найти выход. Впрочем, что-нибудь слабенькое, вроде пива, не помешает.
– Извините, я невольно подслушал. – Стирнер появился в дверях с подносом, на котором стояли бутылки и кружки. – Если не возражаете, я к вам присоединюсь. Жарко сегодня.
Мы сдвинули кружки и хлебнули пива.
– Есть новости из города? – спросил я.
– Разумеется. Все поезда, покидающие город, проверяются патрулями, так что на поезде больше не выбраться.
– А шоссейные дороги?
– На них заставы. Над окраинами города летают машины на вертящихся крыльях…
– Вертолеты.
– Благодарю, я запомню это слово. Всех, кто покидает город, задерживают, заставляют прижимать пальцы к какой-то пластинке, которую помещают в машину. Потом отпускают.
– Очень мило, – пробормотал я. – Проверяют отпечатки пальцев. Значит, днем нам не выбраться – наши отпечатки заложены в память компьютера. Придется ждать темноты…
– Не хочу показаться мрачным, – произнес Мортон, – но мне это все не нравится. Вертолеты, инфракрасные детекторы, пулеметные установки, смерть с неба…
– Понял тебя, Мортон. Слишком опасно. Надо найти другой выход.
Наш диалог прервало появление на экране велосипедистов, крепких парней с волосатыми ногами. У Мортона заклокотало в горле, но он утих, как только увидел на экране улыбающихся и машущих телезрителям девушек.
– У-у-у! – закричал я, вскакивая на ноги. – О-о-о!
– Вторая дверь слева по коридору.
– Заткнись, Морт. Это вдохновение, а не запор. Ты видишь гения за работой. Перед тобой – единственный человек на планете, знающий, как нам выбраться из города целыми и невредимыми.
– Как?
– А вот как! – Я показал на экран. – Стирнер, садитесь за телефон и договаривайтесь с кем нужно. Я хочу, чтобы сегодня к вечеру этот клуб выехал из города. Можно бы и раньше, но мы не успеем собраться.
– Куда собраться! – воскликнул Мортон. – О чем ты говоришь?
– Кажется, я понимаю, – сказал Стирнер. – Вы хотите выехать на велосипедах. Но вас остановят.
– Нет, не остановят. Потому что ты угадал только наполовину. Мы загримируемся под девушек.
Как только эта идея проникла в их сознание, они захлопали в ладоши. Потом мы взялись за дело.
Обдумывая план операции, я почти не замечал, что происходит кругом, Казалось, комната превратилась в проходной двор. Я машинально жевал бутерброд и, моргая, глядел на стену, когда меня окликнул Мортон:
– Джим, скоро нам выходить. Ребята уже собираются на площади. Не смейся! – воскликнул он, покраснев.
Но как было не засмеяться при виде такой красотки? Даже то, что он обрил ноги, не сделало его женственнее. Правда, пышный парик и накладные груди помогли, но за девушку его можно было бы принять только издали.
– Надо бы губы подкрасить, – сказал я.
– Ну конечно. Посмотрим еще, что из тебя получится. Переодевайся!
Я переоделся. Короткая плиссированная юбка очень шла к рыжему парику. Я вздохнул, глядя на себя в зеркало, и произнес:
– Ничего, Джим. Лучше ты никогда не выглядел.
Мы выкатили велосипеды за ворота, поблагодарив радушных хозяев и выразив надежду, что встретимся после войны. Стирнер был нашим проводником. Он сразу вырвался вперед, и нам, «девушкам», пришлось попотеть, чтобы догнать его.
На площади Марка Четвертого было столпотворение – там собрался весь город. Велосипедный клуб девушек Беллегаррика выстроился там в полном составе. Девчонки были еще привлекательнее, чем по телевизору. Правда, не все, потому что среди них были не девушки. В смысле – парни. Наши беглецы. Впалые щеки, узкие бедра, глупые смущенные улыбки… Некоторые из них годами не видели велосипеда. Они катались по площади, виляя и часто падая.
– Внимание! – крикнул я. Шум немного утих. – Во-первых, перестаньте ругаться – постыдитесь этих добрых людей, ради вас рискующих своей жизнью. Во-вторых, если кто-нибудь упадет, проезжая заставу, мы все пропадем. Поэтому тех, кто в себе не уверен, прошу пересесть на трехколесные велосипеды или на задние сиденья тандемов.